— Реквием, прошу тебя, прошу, делай уже наконец!

— Наконец, — повторил он, и в голосе было слышно, как он держит себя в руках. — Твои слова предают тебя, Анита. Ты меня используешь только потому что должна, не потому что хочешь.

Меня окатило изнутри злостью.

— Мое тело хочет тебя, Реквием!

— Но сердце — нет.

Я завопила, наполовину от гнева, наполовину от голода в теле, который он во мне возбудил и не собирался удовлетворить. Пришла мысль, что я могу усилить ardeur, подавить им Реквиема. Наверное, старая мысль из воспоминаний Белль. Но Реквием по-своему ясно дал понять, что не хочет быть ни пищей, ни приятелем по койке. Когда дошло до дела всерьез, он захотел большего. Это я понимала, но не в моих силах было ему это дать. Вот этого одного. Я не могла его полюбить.

— Мне нужна пища, Реквием. Если ты не пища — слезай.

Видно было, как борются чувства на его лице. Он боролся с голодом своего тела, но наконец его утонченное самосознание победило, и он соскользнул в сторону, зарывшись лицом в собственные скрещенные руки. С кровати он не слез, но ко мне не прикасался.

Ardeur никуда не делся, но ослабел от злости и досады на этот ребус, который носил имя Реквием. Я протянулась наружу, к Дамиану, и он все еще колебался на грани. Энергия, которую я ощущала в нем, так и не проснулась, ее было мало, чтобы оживить его на ночь. Если бы он сейчас попытался очнуться и не смог — умер бы он? Вспыхнула бы эта робкая искра последний раз и погасла, чтобы никогда уже не зажечь в нем жизнь?

— Жан-Клод! — крикнула я.

Он подошел, встал с другой стороны от меня, не там, где сжался в комок плачущий Реквием. Я протянула к нему руку, но он отступил.

— Это я пробуждаю в сумраке всех вампиров этого города. Мы не можем рисковать многими жизнями ради одной.

Я заорала без слов, протягивая руку к небу, к кому-нибудь. В этот миг я заставила ardeur искать пищу — не сознательно, потому что никогда не использовала его для привлечения к себе жертвы. Жан-Клод говорил, что ardeur зовет пищу по своему выбору, и сейчас я поняла, что он прав, я почувствовала это. Ощутила, как распространяется ardeur — не бессистемно, как шрапнель из снаряда, а как самонаводящаяся тепловая ракета. Я ощутила, как ardeur задел Ашера, я знала его вкус, но энергетическая метка на нем была слабая. Он еще не ел сегодня. Ardeur зацепил десяток огоньков поменьше и наконец нашел, кто ему понравился.

Об энергии, которую он к себе призвал, я знала только, что это вампир, что я никогда его не касалась и что он силен.

Чья-то рука схватила мою, и от этого прикосновения меня пронзило резким, тугим разрядом энергии, стянувшим тело спазмом и вырвавшим крик изо рта. Боже мой, какой голод!

Это был Лондон, залезший через спинку кровати. Лондон, прикосновение чьей руки дало мне сразу больше энергии, чем все касания Реквиема. Почему — не знаю, да и не интересовало меня это, поздно было интересоваться.

Он прижался ко мне, полностью одетый, я ощутила через одежду его тугое тело, и у меня глаза зажмурились сами собой. Я почувствовала над собой его лицо и открыла глаза ему навстречу — так близко, так неожиданно близко.

С нескольких дюймов расстояния смотрела я в эти глаза и поняла, что совсем они не карие, они черные. Такие черные, что зрачки терялись в них — островки тьмы в белках глаз.

Лицо опустилось ниже, дыхание звучало как всхлипывания, рот прижался к моим губам. Этот звук напомнил мне что-то важное про Лондона и про ardeur. Что-то такое, что надо было помнить, но тут он меня поцеловал, и все мысли исчезли, сменившись ощущением его губ.

Дело было не только в силе его поцелуя, но в том, что я от этого поцелуя питалась. Будто его энергия стала какой-то сладкой жидкостью, и она лилась мне в рот, в горло. Питаться от него не требовало усилий. Он отдавал себя ardeur’у самозабвенно, как мне и было нужно. Эту энергию я стала вливать в Дамиана, и искра его стала разгораться маленьким, трепещущим языком пламени.

Я обхватила Лондона руками и ногами, прижалась самыми интимными местами к твердости, все еще скрытой одеждой. Он снова всхлипнул, и дыхание его было горячо у меня во рту. Я думала, он прервет поцелуй, но он целовал меня все сильнее, нажимая, проникая, и я отвечала на поцелуй, посылая язык меж остриями клыков, и места там было больше, будто рот у него был шире, чем у Жан-Клода. Это была почти ясная мысль, и я, быть может, вспомнила бы, что забыла, но Лондон впился мне в губы, целуя меня яростно, губами, языком и зубами, и от ярости поцелуя яростнее стал питаться ardeur. Сладкая соленость крови наполнила мне рот, я поняла, что кто-то из нас порезался об его клыки. Дал бы он мне время подумать, я бы, может, даже поняла кто, но времени он мне не дал. Сжав мне грудь ладонью, он оторвался от моих губ, прижал рот к груди, присосался резко и сильно. Я вскрикнула, замолотила руками и ногами по кровати, разводя их, чтобы он сдвинулся на ту долю дюйма, что позволит ему сосать меня сильнее и быстрее, прижимаясь клыками в обещании или в угрозе.

Он вскрикнул, почти взвыл от желания и укусил меня, погрузив клыки в грудь. Я с криком рухнула в оргазм, и только вес его тела не дал мне слететь с кровати.

Он приподнялся, губы его окрасились моей кровью. Глаза тонули в черном огне, полные его собственной силой. Он снова прижался губами к моим губам, но тело с меня приподнял. Вкус собственной крови сладким металлом отдался у меня во рту, я пыталась притянуть Лондона к себе обратно, но только рот его касался меня. Когда он снова на меня лег, штаны на нем были расстегнуты, и от этого ощущения я оторвалась от поцелуя и вскрикнула снова.

Он приподнялся на руках, изогнулся, я почувствовала его в себе, и тогда мой взгляд оторвался от тела, упал на нависшее надо мной лицо. Глаза расширились, утопая в вампирском пламени, и что-то было в них отчаянное. Лицо его исказилось от голода, похоти, но под всем этим глубоко был страх. Вот этот взгляд я помнила. Он наркоман, пристрастившийся к ardeur’у! Вот черт.

— Лондон, Лондон, — сказала я, — прости меня…

Но не слышал, поглощенный ритмом и страстью, и на меня налетел оргазм, и ardeur питался этими волнами наслаждения, ощущением, звуком его изменившегося дыхания. Он посадил меня на себя, и я обвила его руками и ногами, чтобы удержаться, глядя в упор ему в лицо, запустив руки в короткие кудрявые волосы на затылке. Лицо его стало бешеным, ритм поменялся, он запустил пальцы мне в волосы, удерживая меня, и мы смотрели в глаза друг другу. С последним отчаянным движением на нас свалился невероятный оргазм, я орала, и у меня бы запрокинулась голова, если бы он не держал меня, заставляя смотреть в глаза себе. Я не могла отвернуться, не могла не видеть его наслаждения и боли.

Рука его отпустила мои волосы, и он обнял меня, обнял уже не бешеными — ослабевшими руками. Сердце его стучало у моей груди, и частым, очень частым было свистящее дыхание. Он теперь прижимался ко мне бережно, и я обняла его в ответ. Он дал мне все, что мог. Он дал мне питаться. Дамиан очнулся, я чувствовала это. Лондон помог мне его спасти, но сейчас, держа его, ощущая щекой грохочущий пульс, я подумала, какой ценой он это сделал. Чего стоило это мужчине, которого я обнимаю сейчас?

Глава тридцать третья

Когда у Лондона пульс пришел в норму, он осторожно посадил меня на кровать и попросил у Жан-Клода разрешения воспользоваться ванной, чтобы привести себя в порядок. Жан-Клод разрешил. Лондон снял полуспущенные штаны и оказался голым снизу, но рубашка и пиджак достаточно прикрывали его сзади. Спереди он оттянул рубашку рукой, чтобы не запачкать, а штаны волочились за ним в другой руке. Ни на кого не глядя, он вошел в ванную и закрыл за собой дверь.

Молчание наступило такое громкое, что я слышала шум собственной крови в ушах.

Я знала, что вампиры могут быть недвижны и тихи, будто их тут вообще нет, но только сейчас я поняла, что у ликантропов есть собственный вариант такой неподвижности. Конечно, народу в комнате осталось меньше, чем было вначале. Как будто все постарались удрать раньше, чем начались неприятности. Тоже мне телохранители.