Натэниел посмотрел на меня, и этого хватило. Этот взгляд будто разорвал тишину, и звуки вернулись.

— Ронни сказала «ребенок»? — спросил Мика.

— Да, я сказала «ребенок».

Голос ее искажала злость.

Натэниел медленно отпустил меня на пол, его руки сдвинулись мне на плечи. Глаза стали так серьезны, что мне трудно было в них смотреть. Я все же не отвернулась, хотя на миг отвела глаза, будто застывший на его лице вопрос был слишком сильным светом.

— Ты беременна? — спросил он тихо.

— Не знаю, — ответила я, поглядев на Ронни так, как она того заслуживала. — Я хотела сперва узнать точно, а потом уже вам рассказывать. Но кому-то мне надо было рассказать, и я решила — лучшей-то подруге можно? Кажется, я ошиблась.

— Может, поцелуй с Микой и не был игрой на меня, — сказала Ронни тем же мерзким голосом, который я от нее никогда не слышала, — но твой дрессированный стриптизер и ты — это точно для меня было.

Я обернулась к ней, спиной опираясь на Натэниела:

— Ты действительно завидуешь мне из-за мужчин моей жизни, я теперь вижу.

Она раскрыла рот — закрыла, помолчала и сказала:

— Что ж, это справедливо. Я выдала твою тайну, а ты — мою.

Я покачала головой:

— Если я сказала Мике и Натэниелу, что ты завидуешь мне из-за количества мужчин у меня в постели, это не то же самое, как когда ты им сказала, что я могу оказаться беременной. — Тут мне в голову пришла мысль достаточно злая, чтобы ее высказать: — Но близко к тому было бы сказать Луи, что ты заглядываешься на моих бойфрендов. Кстати, он знает, что ты уже нумеруешь любовников трехзначным числом?

Да, это было злобно, но Ронни заслужила. Мерзее, чем близкие друзья, ссорятся только родственники.

Она слегка побледнела, и это вполне было ответом на мой вопрос.

— Не знает, — решила я вслух.

— По-моему, он имеет право знать.

Снова в тоне Натэниела была злость куда более личная, чем заслуживала ситуация.

— Я собиралась ему сказать.

— Когда? — спросил Натэниел, становясь передо мной, лицом к Ронни. Я посмотрела на Мику, а он покачал головой, будто тоже не знал, что происходит. Приятно, что не я одна недоумевала. — Когда вы съедетесь, когда поженитесь? Или никогда?

— Мы не собираемся жениться, — сказала она голосом, к которому чуть-чуть примешалось отчаяние — будто страх смыл злость. Она напустилась на Натэниела: — Вы с Анитой устроили этот спектакль, чтобы ткнуть меня мордой об стол, что я буду вести моногамную жизнь! Ты всегда мне какую-нибудь такую подлянку устраиваешь!

— А сколько раз ты говорила: «А, это маленький Анитин стриптизер», или «дрессированный стриптизер», или «Как у тебя с новыми трюками?», или — мое любимое: «Ты чертовски симпатичен для ходячего и говорящего бифштекса» — или ты говорила «хот-дог»?

— Боже мой, Натэниел! — Я посмотрела на Ронни: — И ты все это ему говорила?

Злость ее начала выдыхаться, и наконец-то она сконфузилась:

— Может быть, но не так, как у него это звучит.

— А почему ты тогда не говорила этого при мне? — спросила я. — Если ничего плохого в этом нет, почему не при мне?

— Или при мне, — сказал Мика. — Я бы тебе сказал, если бы она при мне Натэниела как-нибудь так назвала.

— Почему ты мне не сказал, Натэниел?

Он уставился на меня сердитыми глазами:

— Я говорил тебе, что она не видит во мне личность.

— Но ты не сказал мне, что она говорила. Я должна была знать.

Он пожал плечами:

— Она твоя лучшая подруга, и вы едва помирились после долгой ссоры. Я не хотел начинать другую.

— Я просто шутила!

Но по голосу Ронни слышно было, что она сама в это не верит.

Я посмотрела на нее:

— А как бы тебе понравилось, если бы я такое говорила Луи?

— Ты его не назовешь стриптизером или отставной проституткой, потому что это не так. — По лицу ее было видно: она сама тут же поняла, что этого лучше было бы не говорить. — Я не в том смысле, — начала она, но не я поставила ее на место — это был Натэниел.

— Я знаю, почему ты меня обзываешь, — сказал он и придвинулся ближе — не касаясь, но уж точно вторгаясь в личное пространство. — Я вижу, как ты на меня смотришь. Ты меня хочешь, но не так, как Анита. Ты меня хочешь на ночь, на выходные, на месяц, а потом расстаться, как всегда со всеми. И я знаю, почему ты не хочешь быть связанной с Луи.

Никогда я его таким не видела — беспощадным. Я даже пошевелилась, будто хотела его остановить, но Мика поймал мой взгляд и покачал головой. И лицо у него было серьезное, почти угрюмое. Да, он был прав. Натэниел заслужил эту минуту — да и Ронни тоже. Но вело это в любом случае в ту сторону, куда мне идти не хотелось.

— Я знаю, почему ты не хочешь быть связанной с Луи, — повторил он.

Она спросила тихим, слабым голосом:

— Почему?

— Потому что для тебя пытка — знать, что ты никогда не узнаешь, как со мной в постели.

— А, — сказала она уже почти своим голосом, — значит, я не хочу Луи, потому что ты такой жеребец?

— Не я, так другой, Ронни. Следующий мужик, на которого ты западешь. Не влюбишься, а западешь: «Какой-же-он-в-койке?» И ты всегда была достаточно красива, достаточно горяча, чтобы получить любого, кого хотела. Так?

Она смотрела на него, будто видела перед собой какой-то ужас.

— Так? — повторил он.

Она кивнула и шепнула:

— Да.

— Ты знала, что Анита со мной не трахается, и подумала, что раз она меня не хочет, значит, все будет о’кей, но я не клюнул. Намеков я не замечал, и ты стала злобствовать. Может быть, сама не зная, с чего. — Он подался вперед, и она отступила, почти упираясь в шкаф задом, и дальше отступать было некуда. — Ты меня унижала на глазах у Аниты и того пуще — без нее, будто так убедила бы ее, что не стоит меня при себе держать. Что я того не стою. Что я просто игрушка, за которую нечего цепляться. Тебе случалось на кого-нибудь положить глаз и не затащить в койку — хоть раз?

Она едва качнула головой, прикусила губу, и слезы показались у нее на глазах.

— И тут вдруг ни с того ни с сего Анита решила меня приблизить, а ты не таскаешь мужиков у своей подруги — правило такое. Ты думала, что я просто пища, и тогда ты можешь меня заполучить — хоть раз хотя бы. И вдруг я — бойфренд, и пытаться меня охмурить — против твоих правил, а ты все еще хочешь. Вот только один раз. Просто ощутить меня в себе, внутри…

Так, это уже лишнее.

— Хватит, Натэниел. Хватит! — сказала я, но голос у меня дрогнул. Так все это стало мерзко, так сразу… как я вообще могла этого не видеть?

Натэниел медленно отодвинулся от нее и продолжал:

— Я когда-то верил в таких женщин, как ты, Ронни. Думал когда-то, что если меня хотят, то и любят меня, хоть немного. — Он покачал головой. — Но такие, как ты, никого не любят, даже себя самих.

— Натэниел!

Мика тоже был поражен его поведением. Натэниел не обратил внимания:

— Тебе нужно понять, от чего ты бежишь, пока это не сломало тебе лучшее, что ты нашла в этой жизни.

Она хриплым шепотом спросила:

— Ты про Луи?

Он кивнул:

— Да, про Луи. Он тебя любит. Любит тебя истинно и верно, не на ночь, не на месяц — на годы. И часть твоей личности хочет того же, иначе бы ты с ним не была.

Она проглотила слюну пересохшим ртом — наверняка в горле больно.

— Мне страшно.

Он снова кивнул:

— А что, если ты его любишь? Что, если ты отдашь ему сердце целиком, а он бросит тебя, как ты бросила столько других?

Она снова кивнула дрожащей головой:

— Да.

— Тебе нужна помощь, Ронни, помощь профессионала. Я тебе могу рекомендовать одну.

Я знала, что Натэниел посещает психотерапевта, но никогда не слышала, чтобы он кому-нибудь об этом говорил — в таком контексте.

— Я к ней хожу уже несколько лет — она хороший врач. И сильно мне помогла.

Лицо его стало куда менее суровым, чем было.

Ронни смотрела на него, как беспомощная птица на змею.

Он подошел к висящей над телефоном пробковой доске — там были приколоты визитные карточки, висели важные номера, записки. Одну карточку он снял, подошел к Ронни и протянул ей.