Мика обнял меня, притянул к себе.

— Мой бывший альфа, Химера, любил беременных женщин-оборотней. Если какая-нибудь из его подчиненных беременела от другого, кто был ей дорог, он ее брал себе, пока она не потеряет ребенка. Он ловил кайф от этого — оторвать ее от любимого, трахать ее, пока она беременна, от того, что она ребенка теряла.

Я прижала его покрепче, прижала и слушала, как бьется его сердце. Голос его не выдавал, как это было ужасно, но выдавал пульс. Я слыхала уже эту историю, но Ричард не слыхал. На его лице выразилось отвращение и еще что-то — кажется, гнев.

Никогда я не слышала о Химере ничего такого, что заставило бы меня пожалеть, что я его убила. Вот об этой смерти у меня никогда, никогда не было сожалений.

Натэниел подошел ко мне сзади, тоже обнял, зажав меня между ними двумя. Это было так уютно, такая это была защищенность… даже после Микиного страшного рассказа, даже с подтвержденной беременностью — все равно как в укрытии. И это ведь тоже хороший признак?

Сбоку к нам подошел Жан-Клод. Все наши головы на всех плечах повернулись к нему.

Он очень бережно тронул меня за лицо и улыбнулся:

— Что бы ни случилось, ma petite, мы тебя не бросим.

Ашер обошел с другой стороны, и я оказалась как в коробке из четырех мужских тел.

— А меня в компанию не включают? — спросил Ричард, и в голосе его было больше печали, чем злости.

— Включают, если ты хочешь, Ричард, — ответил Мика. — Никто тебя не исключает из нее — кроме тебя самого.

Он протянул Ричарду руку.

Ричард уставился на нее, потом на всех мужчин.

— Анита, я не могу. Не могу я в этом участвовать.

— В чем, mon ami? — спросил Жан-Клод.

— Когда вы все вместе.

Мика опустил руку.

— Мы тебя не просим с кем-нибудь заниматься сексом, Ричард. Мы просто создаем уют для Аниты — и для себя. Ты же оборотень, ты понимаешь, как нужны прикосновения, чтобы прогнать тревогу или страх.

Ричард покачал головой:

— С ним — это всегда секс. — Он показал на Жан-Клода. — Не обманывайся на его счет, Мика. Ему приятно тебя трогать.

Похоже, он решил, что его неловкость из всех мужчин лучше прочих поймет Мика.

Мика обнял Жан-Клода за талию, притянул чуть ближе к себе и ко мне. От этого рука Жан-Клода еще надвинулась на плечи Мики, тела их соприкоснулись от бедра до груди. Мика, устраиваясь поудобнее, смотрел в глаза Ричарду.

— Если бы он был таким же оборотнем, как они, им было бы приятно его прикосновение. Мы все испытали потрясение. Всем нам неуютно, Ричард. Мы все думаем, как изменится жизнь каждого из нас с появлением ребенка. Мы боимся, а ты разве нет?

— Ты — Нимир-Радж; разве ты не учуял бы чужого страха?

В его голосе звучало презрение.

— Я думал, ты рассердишься, если я прямо скажу, что от тебя пахнет страхом.

Руки Ричарда сжались в кулаки. Лицо потемнело от злости, он изо всех сил старался держать себя в руках — заметно было, чего ему это стоит. Почти мучительно было наблюдать, как он пытается подавить свой гнев, а поскольку его сила больше ни разу не согрела комнату, он держал в узде не только гнев.

Он пошел к нам — резкими движениями, будто ноги не хотели двигаться. Как какой-то упрямый робот он шел, пока не оказался возле группы сцепившихся руками мужчин. И остановился. Просто остановился, будто не знал, что делать дальше.

Жан-Клод подвинулся, освобождая место между собой и Натэниелом. Это было приглашение войти в круг. Ричард продолжал стоять, глядя в пол, уронив руки вдоль тела. И тогда Натэниел еще отодвинулся, отпуская меня, только продолжая держать за руку Ашера. Отодвинулся так, что круг превратился почти в полукруг. Жан-Клод понял намек Натэниела и тоже от меня отодвинулся, продолжая обнимать Мику за плечи. Я осталась стоять в полукруге.

Ричард не двинулся, будто и не заметил. Я шагнула вперед, коснулась кончиками пальцев бахромы его волос, скрывающих лицо. Он вздрогнул и поднял на меня глаза. От застывшего в них страдания у меня горло перехватило. Может, просто такая эмоциональная ночь выдалась. Или, если кого-то любишь, то невозможно видеть у него такое страдание в глазах и не хотеть его облегчить.

Мне пришлось привстать на цыпочки, чтобы тронуть его лицо, опереться на его руку, чтобы не покачнуться. Я положила ладонь ему на щеку, на выпуклость скулы, ощущая под рукой силу этого изгиба. Лицо у него было как он сам — сильное, неземной красоты. И в этой совершенной мужской оболочке бушевала буря. Она видна была в его глазах — все его страдание, весь его гнев. Рука напряглась под моей ладонью, гладкая выпуклость мышцы налилась тяжестью. То ли он напоминал мне, насколько он силен, то ли просто вздрогнул. Судя по глазам, вздрогнул, наверное.

И он медленно подался ко мне, пока я тянулась ему навстречу. Наши губы соприкоснулись, и это было больше прикосновение, чем поцелуй. Губы Ричарда шевельнулись в нежнейшей ласке. И я ответила на этот поцелуй так же нежно. Потом он прижался ко мне ртом, и тут уж ничего не было нежного.

Он оторвался от поцелуя со звуком, напоминавшим наполовину всхлип, наполовину вздох, упал на колени, увлекая меня за собой, цепляясь за меня, будто только я одна осталась твердой опорой во всей вселенной.

Я держала его, гладила по волосам, шептала его имя, повторяла снова и снова. А он рыдал так, будто у него сердце разрывалось.

Жан-Клод опустился на колени рядом с нами, положил руку Ричарду на затылок. Ричард не отреагировал, и Жан-Клод обнял нас обоих. Лицо он придвинул к щеке Ричарда и что-то сказал по-французски, чего я не поняла. Что-то тихое и утешительное.

Натэниел опустился на колени с другой стороны, тронул меня за плечо, но заколебался, стоит ли прикасаться к Ричарду.

Это Клей подошел сзади и опустился на колени за спиной у Ричарда, посмотрел на меня встревоженными глазами, прижался к спине Ричарда, крепко его обняв.

— Ощути запах стаи и знай, что ты в безопасности.

Прозвучало как ритуальная фраза.

Отделенный от Ричарда телом Клея Натэниел обнял меня и их обоих, но все мы обнимали Ричарда. Клей понял, насколько нужно было Ричарду прикосновение, но понял и то, что Ричард мог бы не подпустить так близко вампиров и леопардов. А вот другой волк из его же стаи — это безопасно. Этот момент понимания вытолкнул в моем списке Клея из телохранителей в друзья.

Мика подошел сзади ко мне, обнял нас покрепче. И наконец на колени встал Ашер, скорее возле Натэниела и меня, чем возле Ричарда, но рукой касаясь волос Ричарда. Все мы отдавали, кто что мог.

Рыдания стали тише, потом прекратились. Я ощутила, как уходит напряжение из его рук, из его тела. Он выдохнул — долгим, тяжелым вздохом, и я почувствовала, как он входит в тепло, в прикосновения. Все заботы, все тревоги уходили в тесноте тел, во взаимной ласке.

Потом он глубоко, полной грудью, вдохнул и распрямился, стоя на коленях. Как человек, выныривающий из глубокой воды, но только этой водой были руки и тела. Он поднялся на колени, начал вставать. Мы раздвинулись, давая ему место.

Ричард улыбнулся мне, всем нам.

— Спасибо, всем вам спасибо. Мне это было нужно. Я не знал даже сам насколько…

Он двинулся прочь из стоящего на коленях круга. Жан-Клод и Клей отодвинулись, давая ему пройти.

Он остановился и вздохнул так, что тело его вздрогнуло.

Жан-Клод встал и помог встать мне. Я не возразила против помощи — меня все еще трясло. Не только Ричарду сегодня нужна была поддержка.

Все встали — по одному, по двое. Мы ждали, чтобы Ричард что-нибудь сказал или чтобы кто-нибудь придумал, что сказать.

Он обернулся и улыбнулся нам. Его прежней, бойскаутской улыбкой, как я ее называла. И держался так свободно, как я давно уже не видела.

— Я сегодня заночую в комнате Джейсона.

— Тебе не обязательно уходить, — сказала я.

Улыбка стала чуть уже, пропуская наружу легкую грусть.

— Не могу я здесь спать, с ними со всеми.

— Не думаю, что останутся все, — сказала я.