— Нет, — сказал он, и сказано было всерьез. Потом он повернулся ко мне: — Ты сама сказала, Анита: главное — что будет лучше для этого маленького человечка. Ты действительно думаешь, что мама — федеральный маршал, работающий по насильственным преступлениям со всеми видами монстров, — это то, что ребенку нужно?

— О Господи, Ричард! Ты все еще пытаешься отобрать у меня мою жизнь, отобрать все, что делает меня той, кто я есть. Ты любишь меня, а то, чем я являюсь, — не любишь. Ты любишь ту, которой ты хочешь, чтобы я была.

— А это разве не то, чего ты хочешь от меня? — спросил он. — Чтобы я тоже весь переменился?

Я было начала отрицать — но остановилась. Подумала. Прошу ли я его перемениться настолько же, насколько он просит меня?

— Я хочу, чтобы ты принял ту жизнь, которая у тебя есть сейчас, и был ею доволен, Ричард. Ты же хочешь, чтобы я полностью переменила свою жизнь, вставить меня в картинку с рамой из белого штакетника, которая ни к твоей жизни не подходит, ни к моей.

— Как мне надоели твои обвинения, будто я пытаюсь тебя засунуть за забор из белого штакетника!

— Появляется подозрение на беременность, и ты вдруг хочешь, чтобы я вышла за тебя замуж, бросила службу федерального агента. Мы еще даже не знаем, есть ли ребенок, а ты уже пытаешься мне навязать свое представление о том, какова должна быть жизнь.

— Ты действительно собираешься работать на серийных убийствах и убивать монстров после того, как появится ребенок?

Я уставилась на него:

— А ты думал, после рождения ребенка я стану другим человеком? Добрее, мягче? Так ты думал?

— Могу я высказать свое мнение в этой дискуссии? — спросил Сэмюэл.

Мы с Ричардом сказали «нет», Жан-Клод ответил «да». Сэмюэл не обратил на нас внимания и воспользовался разрешением Жан-Клода.

— Если моя жена может служить примером, что значит иметь детей в этой более чем неординарной ситуации, то «смягчение» не совсем характеризует то, что вас ждет. Теа очень мягко обращалась с детьми. Такой мягкости характера я в ней никогда не видел, но со всеми прочими… — Он покачал головой. — Никогда не видел ее такой беспощадной, как после рождения Самсона. Она решительно как никогда была настроена укрепить и обезопасить фундамент нашей власти. Любая угроза нам уничтожалась незамедлительно. Даже пользуясь помощью слуг, она настаивала, что за младенцем будет ухаживать сама, а с этими кормлениями… — Он пожал плечами, подняв руки. — Когда каждые два часа она просыпалась его кормить грудью, спать ей удавалось очень мало. От недосыпания характер портится у всех, и весьма острые решения становятся привлекательными.

Я успела подумать: «Грудное вскармливание? Ну нет, только не я».

— Ты это говоришь, чтобы я себя почувствовал — как? Лучше, хуже?

— Спроси кого-нибудь, кому ты поверишь, — сказал Сэмюэл. — Спроси у любой женщины, как выматывает силы и забирает время новорожденный. У меня трое детей, двое из них близнецы. Со мной было так, как бывает со многими отцами поздних детей: близнецами в младенчестве я занимался больше, чем Самсоном. Моя власть была тогда крепче, и меньше занимали вопросы… бизнеса. Думаю, я слишком открылся влиянию современной Америки, подхватил эту странную мысль, что я должен много, очень много заниматься младенцами. Я задним числом зауважал Теа за то, что пришлось ей пройти с Самсоном, когда я больше занимался делами. Дети — это величайшее благо… — он потрепал сидящего рядом сына по ноге, — но, как и другие великие блага, требуют кучу внимания, времени и энергии.

Я замотала головой, замахала руками, будто пытаясь стереть в воздухе все, что сейчас услышала.

— Все, на сегодня мне хватит. Сменим тему — хотя бы пока я не сделаю тест и не выясню наверняка. Если будет положительный, тогда и будем разговаривать. Сейчас вопрос закрыт.

— Ну уж нет, нельзя так сразу менять тему! — возразил Ричард.

— Ей — можно, — возразил ему Жан-Клод.

— А если я не хочу менять тему?

Снова у меня возникло впечатление, что Ричард специально затевает ссору.

И наконец что-то сказал Мика:

— Ричард, Анита просит сменить тему только до тех пор, пока она не будет знать точно. В этом есть смысл.

— А ты не лезь! — рявкнул на него Ричард.

— Не смей кричать на Мику! — рявкнула на него я.

— Я буду кричать на кого захочу! — заорал он.

И тут заорала Клодия — так, что мы оба замолчали. Такой мощный, глубокий звук, что все мы обернулись к ней.

— Неужто твои задетые чувства только и имеют для тебя значение, Ульфрик? — Она покачала головой. — Прав был Натэниел: ты бы обоссал ее, если бы мог, чтобы она была твоей и только твоей.

Он зарычал и шагнул к ней.

— Нет, — сказал Жан-Клод. — Ричард, нет.

— Ты затеваешь с ним ссору? — спросил Мика озадаченным голосом.

И он был прав — очень это не похоже на Клодию. Закончить ссору она могла, но начинать не стала бы.

Она опустила глаза к полу — наверное, до десяти считала.

— Не хочу ни с кем ссору затевать, но достала меня эта позиция.

— Какая позиция? — спросила я.

— Вот его. — Она указала на Ричарда.

Не только ее эта позиция достала. Но вслух я сказала другое:

— Не думаю, что от твоей ссоры с Ричардом мне будет лучше.

— Извини. — Но на Ричарда она посмотрела очень враждебно. — Только он как все мужики — думает, что, если он тебе всего лишь сделал ребенка, всего лишь на тебе женился, так ты уже милая карманная женщина.

— Я так не думаю, — сказал Ричард.

— Да?

— Да.

— А зачем же тогда предложение?

— Должен же я сделать предложение женщине, если она от меня беременна?

Клодия кивнула:

— А насчет того, чтобы Анита перестала быть федеральным маршалом или ликвидатором вампиров?

— Мне кажется, что жизнь, которую она ведет сейчас, не та, которая была бы хороша для ребенка.

— Да, — ответила я. — Не та.

Он обернулся ко мне.

— Вот, и ты со мной согласна.

— Да, конечно, согласна, что моя жизнь с ребенком так получаться не будет. Но другой жизни у меня нет, Ричард. Я такая, как есть. И переделать себя просто потому, что будет ребенок, не могу.

— Можешь, — возразил он. — Если очень захочешь, то сможешь.

— Ты перестанешь преподавать, уйдешь из школы?

Он отвернулся, покачал головой:

— Я люблю эту работу.

— А я люблю работу федерального маршала.

— Но ты ее и ненавидишь.

— Иногда, а иногда я на работе просто выгораю дотла. Может быть, настанет момент, когда я уже не смогу работать дальше. Но работу в полиции я люблю и делаю ее отлично.

— Ты любишь видеть изувеченные трупы?

Я замотала головой:

— Пошел вон!

— Что?!

— Ma petite, прошу тебя.

Жан-Клод подошел меня поддержать. Я не отодвинулась, но и не подалась ему навстречу — стояла столбом. И так злилась, что даже думать не могла. Одно только я знала: мне нужно, чтобы Ричарда здесь не было, потому что скажи он еще одну такую глупость, и я отвечу чем-нибудь таким, что простить уже нельзя, — или он такое скажет. Мы были близки к ссоре, после которой не будет мира.

Прозвучал голос Сэмюэла — вежливый, такой рассудительный-рассудительный.

— Может быть, нам следует обсудить темы, которые позволят всем вам пережить этот уик-энд и сохранить суверенность вашей территории?

Это привлекло внимание всех, в том числе и Ричарда:

— О чем это ты говоришь?

— Если силы Аниты так разрушительно подействуют на всех мастеров городов, как было с Огюстином, что вы станете делать? И что сделают другие мастера, когда увидят, что Огюстин таскается за Жан-Клодом и за ней, как стосковавшийся по ласке щенок? Она стала командовать Огюстином, она показала некромантию, подчинившую себе мастера города. Среди нас такое было легендой, Ульфрик, но не реальностью настоящего времени. Я видел, как Огюстин сопротивлялся ее принуждению, хотя до сих пор не знаю, использовал он против Аниты всю силу потому, что желал секса с женщиной, несущей в себе ardeur, или чтобы она не зачаровала его полностью: лучше быть привязанным к ней любовью и вожделением, чем слепым повиновением. Честно говоря, не думаю, что Огюстин сам знает, почему выбрал такую защиту, и что было бы, выбери он иную. — Сэмюэл вздохнул. — Нельзя ее завтра приводить на балет, не зная, универсально ли ее притяжение, или только линия Белль ему подвластна.